Вот я и дети, которых ты мне дал | Supernatural

Название: Вот я и дети, которых ты мне дал
Персонажи: Дин, Сэм.
Рейтинг: G
Предупреждение: дженовый текст, фьючер АУ (после окончания сюжетной арки пятого сезона), оригинальный персонаж, не являющийся таковым.
Комментарий: Дин находит его.

2.
Он мал. Его ноги, тонкие и быстрые, гнутся в каких-то загадочных, не предназначенных для этого местах – по крайней мере, так кажется, если смотреть на него, бегающего и прыгающего, текущего формой быстрее глаза. Дин смотрит, запоминает и вспоминает, медленно считая годы, избегая загибать пальцы на руках, слегка подзабыв о текущем времени, месяце и, если на то пошло, годе – потому что в некоторой степени он потерял идею и смысл этого занятия несколько временных отрезков назад.

Это дается тяжело, но цифры подтверждают то, что он уже увидел сам – 10 или 11 лет, в зависимости от даты и того, равна ли она старой.
Его голова светится сквозь короткий ежик волос, грязная, и он чешет её пятерней, яростно и сильно, оставляя вспухающие красные полосы. Это, и некоторая излишняя его худоба, позволяющая слишком свободно болтаться в футболке, которая вполне подошла бы среднестатистическому ребенку подобного возраста, отличает его от оставшегося в памяти Дина образа. Возможно, если снять с него майку и кроссовки, чтобы внимательно рассмотреть ноги и спину на наличие шрамов и родинок, отличий найдется гораздо больше, однако Дин старается поменьше думать о раздевании чужого одиннадцатилетнего ребенка. Даже если он будет его, потому что есть его, и был его, и в этом он не сомневается.
Наверное, если бы у парня были родители, он бы задумался на лишнюю долю секунды, но ситуация все равно никогда бы не решилась в пользу этих неизвестных двух взрослых, которые не заслуживали доверия хотя бы тем, что обрили его, забрав у него право наклонять голову, свешивая челку на глаза, и выглядывать исподлобья. Но родителей у него не было, по крайней мере тех, что заявили бы о своем праве, и Дин собирался сделать это сам.
Он наблюдает за игрой – довольно долго, чтобы его заметили и обсудили, но недостаточно, чтобы вызвать массовые беспокойства. Большинство не обратило на него внимания с самого начала, но Дина не интересует большинство. Он смотрит на нужного ему ребенка, слегка прищурившись и беспокойно двигая зрачками, отслеживая траекторию движения – будто впитывая увиденное, тщательно сравнивая с оставшимися в памяти картинами. Парень бьет по мячу и вскидывает победно руки, глядя, как тот залетает в ворота, и все это заставляет Дина сделать пару шагов вперед, сжимая кулаки.
Ребенок будто сам ждал только этого момента, чтобы обратить свое внимание на него. Он идет к нему сквозь поле, забавно пританцовывая и принимая хлопки по спине от пробегающих игроков, радостный и веселый, и Дин думает о своем праве, о том, имеет ли он некое разрешение на то, чтобы изменить ситуацию, сделать ее хуже – возможно, абсолютно точно хуже, и тут же сплевывает на землю густую, вязкую слюну. Имеет и сделает, потому что это его.
- Ты же за мной приехал, - говорит мальчик, подходя, серьезный и уверенный в своих словах, будто готовый убедить Дина в том, что это правда, даже если тот сам так не считает, как будто тот нуждается в чем-то подобном.
Дин разглядывает его, давая себе последние секунды, возможность развернуться и сказать нет, позволяя себе признать тот факт, что он серьезно облажался и попал в такое дерьмо, откуда вряд ли уже выберется раньше, чем сдохнет, да и потом тоже. Но мальчик смотрит на него вызывающе, выпятив тощую грудь и сжав руки в кулаки, будто готовый избить его, если Дин откажется. Поэтому он просто кивает и разворачивается к машине, уверенный, что тот последует за ним. Чужие дети кричат с поля, зовут того назад его именем, но Дин сталкивается с той странной, поражающей иногда временной глухотой, не дающей слышать то, чего ему слышать не хочется.
Он приехал на старом джипе Бобби, одном из тех, что старик собрал из десятка других покалеченных машин незадолго до того, как его свалку пустили с молотка, а пепел, который Дин развеял на холме за домом, прибило дождем.
Мальчик за его спиной пыхтит и останавливается, вынуждая Дина сделать то же самое. На его лице – некоторое возмущение, и он делает пару шагов назад, прежде чем уставиться на Дина с немым укором.
- Не та машина, - наконец, говорит он, хмурясь и качая головой.
- Я знаю, старик, - отвечает Дин, и тут же смеется, осознавая, как глупо теперь звучит подобное обращение. – Я знаю, но другой нет.
- А какая она была? – спрашивает тот, испытующе вглядываясь ему в лицо, вроде как вспомнив о каком-то тесте, который должен пройти каждый претендент, желающий получить тощего мальчишку.
- Красивая, - коротко отвечает Дин, и взмахивает рукой, будто это должно объяснить все аспекты, которые скрываются за этим словом, вроде как слишком обширные, чтобы выразить их словами. – Разбил её… - он делает паузу, не уверенный, стоит ли продолжать, - за год до твоего рождения?
Это вроде как тоже проверка, но только для Дина, хотя он не знает, что будет делать, если ответ будет неправильным.
- Чертовски давно, - философски замечает парень, оставляя Дина без ничего и с ощущением, что его только что переиграл одиннадцатилетний. Малец успокаивается и дальше идет без остановок, молча. Так же молча, он забирается на переднее сидение, ерзая маленькой костлявой задницей по старой коже оббивки, и трогая грязными тонкими пальцами все, до чего может дотянуться, методично проверяя пепельницу на двери и то, как быстро опускается окно.
Дин заводит машину, неаккуратно двигаясь с места рывком, который отбрасывает парня на спинку сидения. Тот обиженно сопит, но продолжает свои исследования.
- Тебя что, не учили не садиться в машину к незнакомым людям? – спрашивает Дин, поворачивая зеркало заднего вида, чтобы лучше его видеть. – Вроде как они могут иметь не очень хорошие виды на твою задницу или внутренние органы.
Мальчик охватывает его взглядом, и поднимает бровь.
- Я знаю тебя, - уверенно говорит он, и тут же с вызовом бросает, - и, чувак, ты же старый. Что ты мне сделаешь в свои восемьдесят?
Дин смеется, закинув голову, упираясь затылком в подголовник.
- Минус сорок, старик, здесь минус сорок.
И малец понимающе кивает.

1.
Они останавливаются ночью, хотя Дин думает о том, что неплохо бы проехать пару-тройку штатов, прежде чем вздохнуть спокойно, но ребенок не привык к дороге и беспокойно спит на сидении, дергаясь во сне, тощая шея торчит из выреза футболки, все в грязных серых полосах.
Дин открывает дверцу и протягивает руку, чтобы разбудить – но на миг ему снова мало лет, и он ненавидит отца за то, что тот ни разу не разрешил доспать, не донес до номера на руках, - жалкие мечтания, за которые ему было стыдно уже годам к пяти. Он подхватывает мальчика под колени и острые лопатки, захлопывая дверь автомобиля ногой. В мотеле за прилавком скучающая дама больших лет и размеров, и Дин хмурится, ожидая всплеска гиперактивности, который часто бывает у женщин подобной комплекции при виде детей, но она флегматична и невозмутима. Медленно двигая челюстью, будто проговаривая, она заполняет нужную информацию, не отрывая взгляда от маленького телевизора под стойкой, так что Дин уверен, что та пустила бы его, даже если бы он проносил сюда трупы младенцев, истекающих кровью.
Дин регистрирует их как отца и сына, и, вглядываясь в спящее лицо, думает о том, что похожими они никогда не были.
В номере темно и, почему-то, пахнет сыростью, но постель чистая и мягкая. Дин отпускает мальчика на покрывало, и наклоняется, чтобы снять с того ботинки – немного похоже на то, как он снимал их с пьяного, хотя должно отдавать детством и чем-то более безоблачным.
Тот недовольно размахивает ногами в носках с чем-то цветным и мультяшным – точнее Дин не скажет по причине слабой осведомленности о теперешней анимации и сильной загрязненности носков. Дин уворачивается, сберегая нос, сломанный достаточно раз, чтобы желать избежать еще одного, и перехватывает ступню за щиколотку. Что каким-то неимоверным образом будит её обладателя, и мальчик, приподнявшись на локтях, сонно смотрит большими, внимательными глазами, смотрит и молчит всё то время, что Дин стягивает с него носки, тщательно проводя пальцами по подъему стопы и выискивая шрам, который тот заработал в детстве, напоровшись на колючую проволоку. Но его нет, и Дин тут же говорит себе, что это было в двенадцать лет. Или в тринадцать, точно.
Мальчик освобождает свои ноги и осматривается, с тем любопытством, которое раньше никогда не было ему присуще, возможно потому, что мотели стали для него привычными гораздо раньше, чем дома, в которых можно задержаться дольше, чем на пару дней. Дин встает с колен, отряхивая ладони от сухой грязи, и дергает щекой.
- Пускаю тебя в душ первым, - говорит он, кивая на дверь, и мальчик послушно идет, шаркая ногами. Излишняя послушность беспокоит Дина, не давая сосредоточиться – вроде боли в растущем зубе. Он раздумывает еще пару секунд, и орет в закрытую дверь:
- Если выльешь всю горячую воду, я надеру тебе уши, - и добавляет, ухмыляясь, - кстати, и их вымой тоже. Все это вызывает старые, подзабытые воспоминания, и заставляет Дина иррационально гордиться собой, но за дверью всё ещё тихо.
Дин решает дать ему некоторое время, потому что не каждый день тебя забирают и увозят незнакомые люди, даже если они кажутся давно известными, и начинает перебирать сумку.
Он купил всё, что нужно, по крайней мере, как ему кажется, вроде трусов и носков, много трусов и носков, что как раз идеально для любого ребёнка, плотные джинсы и пару футболок. Он складывает чистую одежду в стопку и стоит над ней, заполняясь беспокойством и страхом. Моменты бездействия заставляют его думать о сложных вещах, в которых он не желает разбираться, поэтому он подхватывает платяной сверток и входит без стука.
Мальчик сидит в ванной, спиной к двери, лопатки тонкие и торчащие так сильно, что Дин, пожалуй, мог бы ухватиться за них, как за поручни. Спина в грязевых разводах и синяках, и сложно рассмотреть, есть ли на ней нужные метки. Вода, видимо, не включалась ни разу.
- Решил задуматься, что за херня всё-таки происходит? – нервно смеется Дин, и берет с края ванны мочалку, поворачивая кран в раковине.
- Я, вроде как, устал, чувак, и я тебя не звал, - отвечает мальчик, спина напрягается, и он еще ниже пригибает голову.
- Знаю, но если ты собрался спать в ванной, то пустил бы меня первым, - миролюбиво отвечает Дин, поднимая руки в успокаивающем жесте, и пена с намыленной мочалки капает на пол. – Давай, вымоем твою спину.
Ощущения немного похожи на стирку, что смешно и неправильно одновременно, и Дин хмурится, стараясь закончить обыстрее. Мальчик тихонько гудит себе что-то под нос, какую-то песню, прерываясь на короткое шипение каждый раз, когда вода попадает в царапины, и Дин каждый раз вздрагивает сам, будто это ему больно.
Парень послушно поднимает руки, чтобы Дин их намылил, и поворачивается лицом, когда со спиной покончено, и Дин проверил все родинки, растопыривая пальцы и сверяя их положение. Он молчит долгие минуты, но когда выключается вода, а Дин стоит с полотенцем, разведя руки в приглашающем жесте, мальчик поднимает голову и говорит:
- Ты, вроде как, будешь моим братом?
И Дин отступает назад, захваченный врасплох и старается отшутиться, смущаясь под слишком внимательным взглядом.
- Почему братом? Я достаточно старый пердун, чтобы именоваться твоим отцом.
Мальчик задумывается, покусывая губу и хмурясь, потом дергает головой – нервно, будто у него есть челка, которую нужно сбросить с глаз, и говорит:
- Отец у меня был. И довольно дерьмовый.
И Дин кивает, награжденный родственным статусом и согласный с ним.
Когда он выходит из душа, мальчик спит, растянувшись на кровати, что ближе к стене, сунув руку под подушку, сжимая кулак. Дин ложится на соседнюю, и всю ночь не может уснуть, разглядывая и изучая лицо напротив.

0.
Утро прохладное и туманное, Дин морщится и вздрагивает от сырости. Мальчик - в одной из его рубашек, свисающей до колен – только что дожевал гамбургер и сосредоточенно вытирает руки об штаны, прежде чем влезть на пассажирское сидение. Дин занимает водительское и долго смотрит на жирные пятна на тёмной джинсовой ткани, прежде чем, наконец, решиться.
- Кстати, Сэм, - говорит он, и сам вздрагивает от имени и собственной смелости. Он прокашливается, впивается глазами в бритый затылок, и повторяет, делая ударение на имени. – Сэмми. Когда твой день рождения, парень?
На некоторое время становится тихо, Дин внимательно следит за тощими лопатками, готовый в любую минуту засмеяться и продолжить ассоциацию до Саманта, и девчонка, и, возможно, Кларисса, что угодно, чтобы скрыть факт собственного сумасшествия от себя и ребенка, потому что на самом деле ему совершенно плевать на имя, потому что не оно определяет человека, а что-то другое, и это другое уже сказало Дину все, что он хотел, но
- Второго мая, - говорит мальчик, говорит Сэм, и продолжает, по-птичьи наклонив голову к левому плечу, - а когда у тебя?
Он ждет, покусывая кожицу вокруг ногтя большого пальца, худой, с чисто вымытой бритой головой и синяком на колене, с тощей птичьей шеей в широком вырезе футболки, крепкими белыми зубами, родинкой на щеке, тонким незаметным шрамом под глазом. И Дин отвечает
- Сегодня, - забывая о календаре и старых, никому не нужных началах отсчета. – Сегодня.

@темы: fandom: supernatural, character: sam winchester, character: dean winchester

---

K-POP Secret Santa: Возвращаясь

Название: Возвращаясь
Пейринг: GTOP
Жанр: daily life, pre-slash
Рейтинг: G
Примечание: Спасибо за помощь А.
Написано на заявку  No_Trespassing для K-POP Secret Santa

— Если подумать, — говорит Сынри, в очередной раз пиная колесо машины и получая укоризненный взгляд от водителя в ответ, — я вообще не вижу смысла здесь находиться. Мы его все равно увидим вечером. У меня есть дела.

В жалобе не хватает чувства, как и в пяти предыдущих. У них у всех есть дела, хочется сказать Чиёну, но они все здесь. За углом Сынри ждет автомобиль Mnet, у Дэсона репетиция, а Ёнбэ в разгаре планирования соло концерта. Чиён в третий раз переносит запись девочкам, и к вечеру у него в голосовой почте будет очередное поучительное сообщение от Хынсока. Хотя может он тоже достаточно скучает, чтобы понять.

Чиён закуривает пятую сигарету подряд и ловит на себе укоризненный взгляд одной из фанаток. «Чтобы быть продюсером, имидж не так уж и важен, — говорит Тедди, затягиваясь косяком посреди студии, хотя в воздухе уже настолько накурено, что достаточно просто вдохнуть. Он передает косяк Чиёну, и хлопает того по плечу. — Но на публике лучше такого не делать, — добавляет Хынсок притворно-поучительным тоном, и нетерпеливо шевелит пальцами у него перед лицом, — Парень, не спи, передавай дальше».

Сынхён возвращается из армии — активная служба, 18 месяцев и ни одного увольнения — факт, который поднимался в прессе каждый раз, когда очередного айдола ловили на манипуляциях с армией и отгулами. Чиён считает, что эта последняя попытка доказать отцу, что он может им гордиться очень глупая, но Сынхён об этом не узнает.

Фанатки замечают его первым — он у ворот, прощается с офицерами, и они улыбаются и хлопают Сынхёна по плечу. Тот худее, чем Чиён его помнит, но странно шире в плечах. Его макушка возвышается над головами фанаток как поплавок. За спиной свистит Ёнбэ и Сынри смеется и кричит «Эй, Сынхён хён, мы здесь!», как будто Сынхён не смотрит прямо на них, улыбаясь так, что это отражается в глазах. Он перехватывает взгляд Чиёна, и тот поднимает глаза к небу, вкладывая в это «И нам почти тридцать», и «Почему я с этими идиотами», и «Я скучал». Сынхён будто бы понимает все это, и немного больше, потому что он улыбается еще шире.
Он идет сквозь толпу, и фанатки расступаются перед ним как вода. Его руки заняты пакетами с подарками, и один из них ударяет Чиёна по спине, когда Сынхён старается сгрести их всех в одно большое объятие.

— Хорошо, что никто не подарил тебе топор, — говорит Чиён в пустоту между их склоненными головами. Сынхён дышит неровно, и Чиён чувствует, как твердо прижимается под лопаткой крепко сжатый кулак. — С возвращением.

* * *

Все приветственные вечеринки одинаковые. Чиён помнит свою, плавно перетекающую в прощальную вечеринку Сынхёна. «Вы как конвейер, — смеется Тедди, обхватывая их за плечи со спины. — Так я привыкну, что у меня в студии не всегда болтается толпа народу».
— У тебя будет болтаться толпа, даже если мы в полном составе уволимся, — замечает Чиён. — Кстати, а тебе не пора на пенсию?
Тедди двигает его кулаком в живот, и мстительно замечает «А пресс так и не накачал» прежде чем уйти к бару за очередным редбулом с водкой. Гостей много — слишком много, чтобы успеть переговорить с каждым, поэтому всю неделю после возвращения Чиён потратит на восстановление контактов и личные встречи. Но сейчас вокруг него просто люди, которые рады его видеть, их лица смазаны в бесконечное море улыбок, и Чиён улыбается тоже.
Он немного ненавидит Сынхёна за то, что не может радоваться полностью.

— Это была самая тупая идея, до которой ты мог бы додуматься — говорит он, падая на диван между Сынхёном и Сынри, и последний испаряется со скоростью человека, безупречно чувствующего, когда пахнет жаренным. — Следующий призыв через полгода, почему ты не хочешь подождать?
— Я немного устал, — говорит Сынхён, и Чиён смеется.
— Армия далека от курорта, если ты вдруг не знал.
— Я буду скучать по вас, — говорит Сынхён без паузы, и Чиёну хочется сказать «Останься», но он просто прижимается к его щеке сухими, обветренными губами, и говорит «Мы тоже».
Сынхо смеется у него за спиной и говорит, что армия определенно делает людей отчаянными

* * *

Чиён дает Сынхёну неделю на то, чтобы разобраться с делами, но к концу подходит вторая, а он ни разу не появился в студии, и Чиён звонит ему с подготовленной речью о лени и пропавшем творческом потенциале.
Сынхён не отвечает, и Чиён жалуется на это Хынсоку, когда тот заходит к нему студию вечером.
Хынсок смотрит на него, удивление во взгляде плавно перетекает в жалость, и говорит, аккуратно подбирая слова:
— Он уехал, Чиён. Еще на прошлой неделе.

Чиён звонит остальным, чтобы убедится, что он не единственный, кто не знал, хотя это не приносит ему даже малейшего облегчения. Сестра Сынхёна, которой он звонит в Нью-Йорк (с запозданием панически просчитывая временную разницу), сообщает ему, что тот «находится непонятно где, Чиён, так что если ты до него дозвонишься, скажи ему, чтобы он прекратил маяться дурью».

Чиён бросает попытки дозвониться на третий дней. На четвертый Сынхён звонит сам.

— Я купил тебе юбку, — заявляет он вместо приветствия, и Чиён фыркает в трубку, не в силах сдержаться.
— Ты слишком долго был в армии, это уже давно вышло из моды.
— Будешь носить её в студию.
— Где ты?

Сынхён молчит несколько секунд, в трубке слышно шумный город на фоне, и язык, который Чиён не может разобрать.

— Был в Париже, — отвечает Сынхён, наконец. — Всегда хотел приехать туда на Недели моды.
— Она закончились месяц назад, Сынхён.
— Я все равно купил тебе юбку с последней коллекции Бальма.
— Для человека без стабильного дохода это было крайне неразумно.

Юбка приходит на адрес студии через неделю, и это самый уродливый предмет одежды, который Чиён видел за последние годы. Он натягивает её на шею как пончо, и расхаживает так по офису целый день.
Посылка отправлена с отеля в маленьком городке на окраине Мексики, но когда Чиён звонит туда, ему говорят, что Сынхён съехал несколько дней назад.

— Как Мексика? — спрашивает Чиён на следующий раз и Сынхён смеется.
— Как юбка?
— Нашей уборщице очень понравилось.
— Она не знает, что это Бальма.
— Значит, она любит её не за бренд.

Разговоры лишены какого-либо смысла, и иногда Чиён говорит себе, что в следующий раз он не возьмет трубку, но каждый раз берет. Сынхён звонит редко, раз в неделю-две. Через месяц Чиён печатает карту мира, и отмечает там перелеты Сынхёна. Карта выглядит как путаница линий без какой-либо системы, и Чиён выбрасывает её на следующий день.

У Сынхёна нет никакого чувства времени, он звонит в шесть утра, когда Чиён только возвращается со студии, и в 10 вечера, когда идет, он звонит, когда Чиён спит, и тогда он просыпается и слушает бесконечно длинные голосовые сообщения, которые Сынхён наговаривает как аудио дневник.

— Ты ел? — спрашивает Чиён, протягивая поднос работнице кафе, — Я как раз собираюсь обедать.
Девушка новенькая, поэтому смотрит на него, не отрываясь, руки дрожат, наставляя ему на поднос тарелки. Чиён нетерпеливо перехватывает телефон между ухом и плечом и наливает себе суп сам.

— Я только что позавтракал. В Ирландии такие завтраки, что их можно принять за ужин.
— Ты в Ирландии?
— Был неделю назад.

Иногда Чиёну кажется, что Сынхён врет. Что он сидит в каком-то небольшом пансионе, вроде того, что держат его родители, и развлекает себя подобным извращенным способом. То, что это имело бы больше смысла, чем все происходящее, пугает его.

* * *

— У Ёнбэ заключительный концерт в Сеуле в эту пятницу. Ты упускаешь шанс трогательного воссоединения.
— Ему уже давно не нужно размахивать нашим именем чтобы забить арены.
— Это что-то вроде дани корням, Сынхён. Вроде того, как я позвал вас на свой первый концерт.
— А вот тебе тогда нужно было.
— Нет, и ты знаешь это.
— Да, знаю.

В его втором соло концерте не было выхода с BIGBANG, но когда они его обнимали, только что вернувшегося со сцены, растрёпанного и переполненного энергией, он жалел об этом

— Его билеты раскупили месяц назад. Он просто хочет отдать дань корням. Мы хотели спеть Haru Haru.
— Глупая идея, — говорит Сынхён. — Это твоя «вот зачем мне нужен BIGBANG» песня.
Чиён молчит, потому что это правда, и неправда одновременно. Это их песня, их всех. Но его чуть больше.
— Ёнбэ немного обижен по-моему. Ты пропустил его соло.
— Я видел прошлый концерт в Японии, вряд ли что-то поменяется. Выбросите японские треки и вынесете торт?
Концерт в Японии был неделю назад, и они все были в зале. Чиён ненавидит Сынхёна немного больше чем обычно в этот момент.

Они выносят торт с поздравлениями о завершении тура, в Ёнбэ так много энергии что он не может стоять на месте ни секунды, хлопает их по плечам, обнимает, тело мокрое от пота. Он прижимает ладонью микрофон ко рту и выводит первые ноты припева Haru Haru. Зал подхватывает моментально, и Чиён, сидя на краю сцены, чувствует себя гордо и опустошенно одновременно.

Он делает фото — Ёнбэ, Дэсон и Сынри на фоне торта и поющего зала с желтыми огоньками. «Вот что ты пропустил» пишет он и отправляет Сынхёну.

* * *

— Иногда я даже не знаю в какой стране нахожусь, — говорит Сынхён. Его голос неуверенный и тихий. — Как будто мы снова в турне, я живу в аэропортах и отелях, в непрекращающемся гуле чужого языка.
«Возвращайся», — хочется сказать Чиёну. «Возвращайся, это было плохой идеей с самого начала». Но это не то решение, которое он может принять за Сынхёна.
Поэтому он молчит.

* * *

Ярлыки на папки с материалами артистов YG до сих пор принято выносить на рабочий стол. Чиёну каждый раз смешно, когда он открывает свою. Когда у него появилась своя студия, он забрал туда все материалы BIGBANG и сольные проекты.

Прошло три месяца с отъезда Сынхёна, и два года с тех пор как кто-то трогал его файлы, поэтому Чиён делает это вместо него. Он знает, что Сынхён разрешил бы, но это все равно кажется немного непристойным.
Он выбирает первый трек, у которого знакомое ему название, и есть файл с текстом и работает над ним. Песня старая, что-то из того периода, когда Сынхён бесконечно увлекался Джемсом Блантом, и Чиён совсем не знает, с какой стороны подступиться к треку.
Он звонит Кушу и Тедди, с которыми они работали тогда, и Табло, потому что иногда у них с Сынхёном получалось найти общий язык в текстах. В три ночи Тедди звонит Хынсоку и просит «спустить свою задницу вниз», и они все хихикают как первоклассницы, прижимая ладони ко рту.
Чиён видит, что Хынсоку нравится, что-то в характерном кивании головы, идеально изученном за годы совместной работы.
— Пусть кто-то сейчас начинает сверху для демо версии, я хочу послушать еще раз попозже. И жду вас двоих через неделю у себя с чистым треком.
— Нас четверо, — говорит Табло, и Тедди фыркает «Молодец, Стенфорд» в полголоса.
— Тебя и Сынхёна, — говорит Хынсок, смотря на Чиёна в упор.

Чиён отправляет демо трек на пять адресов. Хынсоку, потому что он попросил. Кушу и Тедди, чтобы те еще раз подумали над битом с 1:42. Табло, потому что он хотел услышать слова.
И Сынхёну, потому что это его песня, в конце концов.

«Это моё „возвращайся“, — думает Чиён. — По-другому я не смогу».

Сынхён отвечает через неделю, короткой смской в шесть слов.

«В среду в Инчоне на 5»

* * *
Чиён звонит им всем, хотя до последнего сомневается в том, хочет он этого или нет, хотя они имеют на это такое же право, как и он. От которого каждый из них отказывается
— Мне не нравится эта традиция, — говорит ему Сынри идеально отрепетированным «Я вас не одобряю» тоном. — Передашь ему, что я встречусь с ним через неделю, если у него хватит сил продержаться в одной стране так долго.
— Ауч, ниже пояса, — замечает Чиён.
— Когда встретишь его, сделай так, чтобы он не был фигуральным. Мне нужно идти.
Может, Чиён уже давно не лидер BIGBANG, и Сынри не так восхищен им как раньше, чтобы его можно было читать как открытую книгу, но старые привычки никогда не умирают.
Поэтому когда перед тем, как положить трубку, Чиён слышит далекое «Если справимся до шести, я угощаю всех», он смеется.

— Парень, ты же знаешь, что они будут здесь, — замечает Тедди с дивана за его спиной, и Чиён вздрагивает, давно забыв о том, что в студии был еще кто-то. — Босс даже купил ему медведя. Если его не удержат медведи, тогда случай безнадежный.
— По-моему он начал собирать что-то другое. Может быть, винтовки.
— Хынсок не переживет такого пересечения интересов.

Чиён сидит в студии до последнего, гоняя туда-сюда один и тот же кусок трека, который он признал паршивым еще неделю назад. «Какого черта ты вообще делаешь это в моей студии», — ворчит Тедди и идет за кофе только чтобы убраться от Чиёна подальше.
— Когда я вернусь, ты должен будешь быть на пути в Инчон, парень, — многозначительно замечает он, придерживая дверь.
— Мне почти тридцать, — бурчит Чиён, и слышит, как Тедди орёт из коридора «Все равно младше меня!»

Чиён берет одну из корпоративных машин — маленьких и неприметных, хотя это все лишние предосторожности.

— Мне тридцать, мой последний альбом был 2 года назад и быть продюсером не приносит фанаток.
— Зато приносит деньги, парень.

Он даже не знает, откуда Сынхён прилетает. Последний раз он звонил из Италии, но это было 2 недели назад, и он может быть в любом конце Земли с равной вероятностью.
Ему всегда хотелось встретить кого-то в аэропорту, держа в руках табличку с именем, но даже сейчас это равносильно самоубийству, поэтому он просто паркуется недалеко от входа, и ждет снаружи, прислонившись спиной к теплому боку автомобиля, комкая сигарету в пальцах, пока бумага не рвется.
Воздух прохладный, но почему-то чистый, и Чиён понимает, что он снова может полюбить аэропорты, как любил в далеком 2006-ом, до бесконечных туров и непроходимой усталости, которая начисто удалила из них все романтичное.

Сынхён появляется в семь, вечно открытые двери аэропорта замыкаются за его высокой фигурой на секунду, и Чиён видит в этом что-то символическое.
Сынхён замечает его как-то сразу, поворачиваясь резко, как Терминатор. Чиёну хочется найти какие-то изменения, чтобы сказать что-то незначимое в начале разговора. Вроде — ты похудел, волосы стали длиннее, загара больше.
Но он болезненно такой же, поэтому первое, что ему говорит Чиён, это «А ты совсем не изменился, так что какой смысл было мотаться так далеко» и мысленно дает себе по голове в ту же секунду.
Сынхён смеется, тем особенным низким смехом, который будто бурлит в горле, и обхватывает Чиёна за предплечье, прямо под вышивкой BIGBANG.
— Да ты просто мастер конспирации, — говорит он, и Чиён кутается глубже в огромную курточку, которая осталась у него после их мирового тура.
— Я фанбой. Ты без вещей?
Сынхён стучит себя по груди, и Чиён закатывает глаза, мягко подталкивая его в сторону пассажирского сидения. Сынхён заполняет все пространство автомобиля, его так много что Чиёну становится иррационально страшно. Он перебирает пальцами кнопки музыкального центра, и с секундным опозданием вспоминает, что взял с собой в дорогу последний альбом его девочек.
— Мне не нравится их третий трек, — говорит Сынхён. — Он звучит так, будто ты его собрал из четырёх.
— Так и было, — говорит Чиён машинально.

Сынхён лезет в сумку и достает толстый потертый блокнот.
— Несмотря на это я все равно хочу, чтобы ты потом посмотрел это, — говорит он, бросая его Чиёну на колени. — Мне нужна твоя помощь с восьмым треком. Как думаешь, я могу заполучить Дэсона в припев, или он уже слишком...

Чиён прижимается к его губам на середине слова, коробка передач больно давит в живот. Губы у него такие же, как он помнит — обветренные и сухие, как два года назад, как всегда.
Сынхён склоняет голову в свои неловкие 45 градусов и Чиён улыбается, отклоняясь.

— Поехали домой, тебя все ждут. Хынсок купил тебе медведя.
— Я решил коллекционировать винтовки, — заморожено отвечает Сынхён и Чиён смеется, как ненормальный.

По дороге домой Сынхён осторожно обхватывает его за плечо, тепло распространяется от его руки как от радиатора. На коленях лежит тяжелый блокнот и Чиён знает, что Сынхён собирается задержаться больше чем на неделю.

@темы: character: g-dragon, character: t.o.p, fandom: bigbang

---

BIGBANG [MOVIE] fest: Все происходит медленно

Название: Все происходит медленно
Персонажи: Джиён, Сынхён, Тедди
Рейтинг: G
Жанр: джен, драма
Размер: мини
Примечание: написанно на заявку _ALi_ для BIGBANG [MOVIE] fest

banner by: Рене

— Хённим, — тянет Сынри, в голосе привычная смесь уважения и снисхождения, в очередной раз заставляющая Джиёна подумать, зачем он вообще взял его к ним. — Хённим, там новый человек от босса. Он совсем-совсем новый.

Новые люди никогда не значили ничего хорошего, кроме того одного раза, о котором Сынри не уставал напоминать. Замкнутое пространство имело свои преимущества, сложно было не засветиться с чем-то ранее, если ты не только что родившийся младенец. К тому же, если Сынри не знал тебя, то яма, с которой ты вылез, была слишком глубокой, чтобы не вызывать подозрения.
Так что он не нравится ему с первой секунды.
Когда Джиёну было шесть, мама отвезла его на остров Джеджу. Это было очень давно, но он четко запомнил это всеобъемлющее чувство восторга, красивые люди вокруг, много солнца и воды — яркого, фантастически голубого цвета.
Это было до всего — до того, как он вырос, до смерти мамы. До Стены.
Новый человек напоминает ему о водах Джеджу и это не нравится ему тоже.
— Сделай с этим что-то, — раздраженно говорит Джиён, помахав рукой вокруг головы. — С тобой нам не нужен тот плакат, что Сынри сделал на выходных: «Господин полицейский, мы тут нарушаем закон», а он очень старался. Сделай, и приходи завтра к семи.
Он приходит на следующий день, на голове маленькая черная шапка, голубые волосы отсвечивают среди грубых ниток. Над переносицей торчит кусок челки, как будто его тщательно и аккуратно вытаскивали из общей массы волос, чтобы Джиён, не дай бог, не пропустил, что они все еще такие же.
— Мне кажется, он продержится, — с преувеличенным энтузиазмом говорит Сынри, будто бы объекта разговора нет в комнате. — В конце концов, имя у него такое же, как у меня.
Ёнбэ и Дэсон воздерживаются.

Не смотря ни на что, с Сынхёном оказывается неожиданно приятно ждать. Он приносит с собой старый плеер, еще CD, перетянутый резинкой, потому что он плохо закрывается, и слушает музыку через один наушник — технически, Джиён не может сделать ему за это выговор. К концу недели и после трех вылазок Сынхён проводит минут семь, тыкая его в плечо зажатым в пальцах наушником, пока Джиён не берет его, стараясь не дотрагиваться до Сынхёновых пальцев.
— Это левый, — авторитетно заявляет тот, и Джиён смотрит на него, как на ненормального.
— Наушник, — поясняет Сынхён как идиоту, как будто это самый важный факт в мире. Джиён показательно обходит его, переходя на правую сторону, и вставляет наушник в ухо, ничего не ожидая.
Он слушает блюз. Джиён удивленно поворачивает голову — Сынхён смотрит на Стену немигающим взглядом, лицо какое-то расслабленное и немножко усталое. Джиён думает, что иногда в тринадцатом районе ему катастрофически не хватает свободного пространства. Он сглатывает, моргая, и Сынхён поворачивается к нему с улыбкой.
— Красиво поет, да? — говорит он, и стучит пальцами по груди. — Если здесь больно — значит, музыка настоящая.
Джиён кивает, не зная, что сказать.
К утру выясняется, что Сынхён любит еще много чего. На следующий раз Джиён приносит свои альбомы.

— Кем ты хотел стать в детстве? — неожиданно спрашивает Сынхён, когда они сидят под Стеной вместе в седьмой раз.
— Ты не в состоянии помолчать несколько часов?
— Зачем, если можно поговорить, — отвечает Сынхён, и тут же добавляет, прежде чем Джиён откроет рот. — Брось, ты же сам знаешь, сегодня здесь никого не будет. Так кем?
— В моем детстве еще не было Стены, — говорит Джиён, и это должно объяснять все, но для Сынхёна, почему-то, нет. Он все ещё смотрит на него выжидающе, и Джиён сдается со вздохом.
— Хотел петь. Стоять на сцене перед тысячами людей. Писать свои песни и выступать с ними.
Сынхён смеется — мягкий, рокочущий звук.
— Большая мечта для пятилетнего ребенка. Ты пробовал писать, потом?
— Да, — коротко отвечает Джиён. — Но в тринадцатом районе нет студий.
Сынхён хмурится, и переводит взгляд вверх. Стена возвышается на 10 метров, темная и давящая.
Они больше не говорят до самого возвращения Дэсона и Ёнбэ.

В тринадцатом районе нет студий, зато есть лаборатории и такие люди, как Тедди. Джиён видел его всего пару раз, но и этого было достаточно. Тедди был не в себе насколько это только можно представить, верил в инопланетян и переживал, что его мозги могут похитить ввиду их повышенной ценности, поэтому не выходил из своих лабораторий сколько Джиён себя помнил. У него на голове постоянно была шапка, Тедди стучал по ней и говорил «Здесь, малый, все самое главное, мы не можем это потерять, нет-нет». Тедди был главным источником всего, что они имели — маленькие кругленькие таблеточки, которые он делал, уходили на черном рынке за Стеной за бешенные деньги. Джиён помнил, как один из клиентов описывал ощущения — горящие глаза и дрожащие руки, он хватал его за плечи и говорил, улыбаясь «Парень, это так красиво, ты даже не представляешь».
Джиён не хотел представлять.
Наверное, потому он делал свое дело хорошо.

Ёнбэ подходит к нему в конце второй недели, и Джиён знает, о чем тот будет говорить за секунду до того, как он открывает рот.
— Джиён, Дэсон устал. Десять вылазок подряд, мы примелькались. Они начинают нервничать. — Ёнбэ делает паузу, но все равно продолжает. — Спрашивают, где ты. Если ты не появишься, они свалят, Джиён.
Он знает, что сам виноват, но там, за Стеной, считают, что он главный. Если капитана нет, крысы начинают нервничать — так шутил Тедди. С той только разницей, что он говорил про настоящих.
— Возьми Сынхёна, — говорит Ёнбэ, и Джиён дергает головой — слабо, почти незаметно, но тот замечает. — Джиён, он чист. Мы проверяли его, он с нейтрального квартала. Он спокойный, как стена.
— Я разберусь, — говорит Джиён, и они оба знают, что результат никому не понравится.

Схема простая — Сынри знает людей и места. Он находит их — те кусочки Стены, где есть выступы и углубления, и до которых еще не добралась служба по контролю периметра. Он узнает о том, что снаружи, есть ли патрули и когда они ходят. Сынри знает слишком многих и болтает о чем угодно, чтобы его заподозрили хоть в чем-то, поэтому все проходит незаметно.
Когда он находит им место, все, что нужно — это взобраться наверх, вытянуть второго человека и закрепить канат хитрым узлом, который развязывается, если дернуть его по-особенному. За Стеной — одиночки и крупные дилеры. За Стеной деньги и много того, чего нет внутри.
— Ты ждешь здесь, — объясняет Джиён Сынхёну в самый первый день. — И если у тебя будет подозрение, даже малейшее, что нас накрывает служба контроля, ты сдергиваешь канат и идешь в кровать спать, как законопослушный гражданин.
— А что с теми, что остаются снаружи? — спрашивает Сынхён, медленно, будто бы он обдумывает каждое слово.
— Они остаются снаружи, — просто отвечает Джиён. — Пока их не накроют.
И они больше не поднимают эту тему.

Сынри просит взять его с собой, но у них есть правило, которое Джиён ввел, когда оказалось, что он действительно остается с ними в команде, в отличие от предыдущих 10 кандидатов.
— Тебе еще пол года до 18ти, — говорит Джиён, и ерошит ему волосы. — Ты нужнее нас всех, Сынри. Была бы моя воля, я бы не отпускал тебя за Стену никогда.
Сынри самодовольно улыбается, и тут же хмурится снова — тот факт, что Джиён идет один, никому не нравится. Сынхён трогает его поверх рукава, осторожно прижимая пальцами запястье, и смотрит в упор, взгляд обиженный и упрямый.
— Рано, — говорит Джиён, и никто с ним не спорит. Правило о том, что он всегда прав, Джиёну вводить даже не требовалось.

Рывок каната с той стороны такой слабый, что Сынхён даже не обращает внимания на первые два, но ритм слишком ровный, чтобы это пропустить. Они бросаются тянуть, все трое, и голова Джиёна показывается из-за Стены через несколько секунд. Он перебрасывает рюкзак и тяжело переваливается через Стену, движения неловкие, будто сквозь воду. Сынхён ждет его внизу, давя в себе желание раскинуть руки на случай падения. Джиён сползает прямо на него, тяжело привалившись и хрипло дыша. Бок у него мокрый и липкий, Сынхёну не нужно спрашивать, чтобы понять, что это.
— Один человек... разнервничался, — говорит Джиён со смешком. — Переживал, что ему не хватит. Я нормально, — кивает он Ёнбэ и Дэсону, и Ёнбэ шепотом говорит «идиот».
— Немного поцарапало и по морде получил. Я не очень сильный, — с детской искренностью добавляет он, и Сынхён не знает, чего он хочет сделать больше — ударить его или обнять.
Поэтому он просто забрасывает его руку себе на плечо, обхватывает за талию и говорит, тихо, но твердо:
— Это последний раз, когда ты пошел сам.
Дэсон за их спиной смеется, всхлипывая. Джиён шмыгает, сжимает Сынхёново плечо, и сдается.
— Завтра отведу тебя к Тедди.

Тедди недостаточно параноидален, чтобы его записали в сумасшедшие (по крайней мере, не с тем количеством денег, что он приносит), но уровня все равно хватает, чтобы каждый, кто понесет за Стену его «маленькие таблеточки счастья» был обязан явиться к нему на досмотр. Джиён помнил, как вел к нему Сынри — первого человека, которого он брал в команду сам, а не потому, что так получилось, и думал, что Тедди его забракует и Джиёну придется унижаться.
— Ты очень наглый, — сказал тогда Тедди, — мне это нравится.
За Сынхёна Джиён был спокоен, тот вызывал чувство умиротворения (если нацепить на него шапку, что Джиён сделал в первую очередь). Поэтому он не ждет никаких проблем. Но Тедди узнает его.
Он хмуриться, потом улыбается — сумасшедшая кривоватая улыбка, и тянет шапку с головы, чтобы причесать ровно волосы. На этом месте Джиён понимает, что дело дерьмо.
— Маленький Сынхён пришел, — кричит Тедди, и прыгает к ним навстречу. — Маленький Сынхён, принес мне фирменный суп своей мамочки?
Тедди хватает его за подбородок, сильно, так, что белеют пальцы, и вертит из стороны в сторону, как куклой, расширенные зрачки впиваются в его лицо.
— Маленький Сынхён стал совсем большой, — напевает Тедди, — совсем большой, но так же похож на мамочку. Большой Сынхён теперь, но совсем такой же. Как поживает твоя маменька, Большой Сынхён?
— Хорошо, Гонг Джун хён, — говорит Сынхён, и Джиён думает, что это первый раз, когда тот звучит настолько неуверенно.
— У него очень красивая маменька, — авторитетно говорит Тедди, переведя взгляд на Джиёна. — Очень красивая. И умная, поэтому ее забрали. Забрали за Стену, когда ее еще не было, прямо из института. А Гонг Джуна никто не забрал, потому что у него неправильная голова.
Джиён ничего не понимает или не хочет понимать, но Сынхён смотрит на него слишком виновато, чтобы можно было обманываться. Он протягивает руку и отжимает пальцы Тедди от Сынхёнова подбородка. На коже остаются красные пятна.
Через полчаса, из которых десять минут он провел, размеренно ударяя ногой в дверь, Джиён сидит в офисе перед Вайджи — третий этаж бизнес центра, которым давно никто не пользуется.
Джиён был здесь раз пять, но Вайджи всегда знал о нем больше, чем любой другой человек в мире. Он знает все и в этот раз
— Тедди все-таки вспомнил, — удивленно хмыкает он . — Чхве Сынхён, 21 год. Не из периметра. Его мама очень хороший химик, их вывезли перед началом строительства. Сам Чхве Сынхён работает на полицию. Я подумал, что неплохо бы было иметь такие связи, поэтому позвал его в самую лучшую нашу команду.
Вайджи никогда не хвалит их в лицо. Джиён помнил, как жадно ловил любые его слова пару лет назад, передаваемые по цепочке от одних людей к другим, прежде чем те доходили до Джиёна — хорошие слова, слова похвалы. Он знает, что Вайджи тоже чувствует себя виноватым, и это доставляет ему некоторую злую радость.
— Я хочу, чтобы через пол часа его не было в периметре, иначе я сломаю ему шею.
Он выходит, не оглядываясь, ни на Вайджи, ни на ждущего у двери Сынхёна.
Он знает, что его послушаются. В конце концов, у него их лучшая команда.

Через неделю Джиён застает Сынхёна в своей комнате, сжимающего в руках джинсы, которые Джиён не надевал уже года три, у ног — сумка, набитая вещами. Они смотрят друг на друга с минуту, пока Сынхён не сдается первый.
— Они взорвут вас, — говорит он, голос совсем пустой и механический.
— Они взорвут весь район сегодня в два ночи. Слишком много дерьма отсюда, никто не справляется. Оружие, нар-
Сынхён спотыкается, и Джиён остро ощущает потребность ему врезать.
— Наркотики. Собирайся и уходим.
Джиён молчит, и Сынхён не выдерживает, хватает его за руки, умоляюще смотрит в глаза.
— У тебя челка начала выцветать, — внезапно говорит Джиён и трогает его за голову, волосы грязноватые, но все равно приятные на ощупь.
— Джиён...
— Мы не сможем забрать всех.
Сынхён тянет воздух сквозь зубы, больно сжимает пальцы на плечах Джиёна.
— Мы скажем им. У нас еще часов 5, мы успеем. Сынри где-то рядом, Дэсон и Ёнбэ в паре кварталов, мы скажем...
— Мы не сможем забрать всех, — повторяет Джиён, чувствуя себя по-глупому из-за того, что должен объяснять такие вещи. Здесь его люди, как он может уйти? Босс, сумасшедший Тедди, девочка, которой он приносил шоколад из-за Стены.
— Слушай, — устало говорит он и трет глаза. Он умеет быстро принимать решения, но от этого легче не становится. — Ты сейчас выходишь отсюда. Находишь парней и говоришь им убираться отсюда. Говоришь, что я жду их снаружи. Очень искренне врешь, понимаешь? Как в предыдущий месяц.
Сынхён вздрагивает, как от удара, Джиён чувствует потребность похлопать его по плечу и сказать, что все будет в порядке, но кто-то из них двоих не должен врать.
Он сжимает Сынхёновы пальцы — холодные и дрожащие, и ласково просит: «Только не слажай, пожалуйста» прежде чем выйти.
Через пол часа они находят его на крыше школы. Ёнбэ не больно ударяет его по затылку и ничего не говорит. У Дэсона красные глаза и самая слепящая улыбка, которую он когда-либо видел.
— Хённим, ну ты как-то совсем глупый, — искренне и обиженно сообщает ему Сынри, и Сынхён неловко улыбается, пожав плечами.
Они сидят на крыше, прижавшись плечом к плечу, и смотрят на башню в центре города. Сынхён сказал, взрыв будет идти оттуда, но Джиёну, если честно, на это плевать — он смотрит на восток. Чуть в стороне сидят Ёнбэ и Дэсон и Сынри, и Джиён думает, что одному, наверное, было бы очень страшно умирать.
Джиён смотрит, не моргая, глаза начинают слезиться, и он вытирает их рукавом снова и снова, пока Сынхён не прижимает ладонь к его лицу, закрывая его от ветра, и тихо говорит «поспи».
Джиён фыркает, представляя, насколько глупо будет проспать собственную смерть, и надвигает шапку пониже.
Он не знает, сколько они так сидят. Каждый думает о чем-то своем и об общем одновременно, пока Джиён не жмурится от света и не осознает, что солнце всходит над водонапорной башней, отблескивая на крытой металлом крыше заправки. Джиён толкает Сынхёна в бок, и они переглядываются, на лице удивление и шок. Сынри спит у Дэсона на коленях, Дэсон спит тоже, привалившись к плечу Ёнбэ. У него в руках книга, Джиёну не видно, но он знает, что это Библия.
Он встает, потягиваясь и расправляя кости, смотрит еще раз на восток, и идет к своим.
Трясет их аккуратно, трогая за плечи, пока они не просыпаются, вздрагивая, напуганные большие глаза с вопросом в глазах. Джиён улыбается и говорит «Вставайте. Выпьем чаю, совсем холодно же».
Сынхён фыркает у него за спиной и Джиён оборачивается, прищурив глаза от бьющего прямо в них солнца.
Он стоит прямо напротив него, волосы голубые-голубые, лица почти не видно за свечением, но Джиён знает, что тот смеется.
«Я бы выпил чего покрепче» с глупой искренностью говорит Сынхён, и они все смеются, как идиоты, и идут к дверям, разминая затекшие на холоде ноги.
Сынхён идет вместе с ними.

@темы: character: g-dragon, character: t.o.p, fandom: bigbang

---

Персонажи: Джиён, Хынсок (YG)
Рейтинг: G
Жанр: джен, драма (?)
Размер: мини
От автора: история возникла, когда оказалось, что Джиён живет с Хынсоком в одном доме. Таймлайн расследования дела Джиёна.

Еще и месяца не прошло, как торжественно закрепили табличку YG на двери новой студии, а он уже в который раз застает в ней Джиёна и Ёнбэ, спящих в углу, прижавшись спинами друг к другу и подложив под голову скрученные куртки. Он знает, что Ёнбэ иногда не успевает на поезд, и они остаются тут. Думает, что нужно поговорить с матерью Джиёна, потому что он не понимает, почему она не приютит обоих парней.
Думает много о чем, ему всего 33 и он не привык заботиться о детях, но, по всей видимости, что-то внутри него считает по-другому.
Он идет в свой кабинет и раскладывает диван. Присаживается на корточки возле спящих мальчиков и трясет Джиёна за плечо, сначала слабо, а потом сильнее, но просыпается, почему-то, Ёнбэ, и смотрит на него перепуганными глазами.
— Я не буду ругать, — говорит Хынсок и тихонько смеется. — Идем, я постелил вам на диване.
Джиён так и не просыпается, Ёнбэ извиняющимся голосом говорит, что им и тут хорошо, а Джиён очень устал и отключился. Хынсок вздыхает и просовывает руки под спящего — правую под колени, левую под плечи, и встает, прижимая его к себе.
Джиён отчаянно пытается вырасти и раз в месяц громогласно заявляет на всю студию, что он стал выше на целый сантиметр, но на самом деле он совсем маленький и легкий.
Ёнбэ непонимающе на него смотрит, невольно протянув руку и удерживая ее у Джиёна под спиной.
— Так быстрее будет, — серьезно говорит Хынсок и они идут к нему в кабинет — перепуганный Ёнбэ и Хынсок с Джиёном на руках.
Он бросает Ёнбэ одеяло, велит встать к шести и быть в студии, и теребит волосы Джиёна на прощание. У Ёнбэ вид непонимающий и немного ревнивый, Хынсок замечает это и ему становится смешно. Он хлопает Ёнбе по плечу и хвалит его за усердие. Джиён слегка вздрагивает во сне и теребит ногами. Хынсок тихонько смеется и закрывает за собой дверь с мыслью, что когда-нибудь он будет уходить домой как все нормальные люди, а не к четырем часам утра.
Десятью годами и многими миллионами вон спустя Хынсок все еще приходит домой поздно, тихо раздеваясь в гостиной и стараясь не шуметь. Юджин спит в дальней комнате, и вряд ли проснется, но Хынсок делает это скорее по привычке, оставшейся с того времени когда детская была прямо возле входа.
Хынсок аккуратно подравнивает ботинки возле порога и видит знакомые кеды кислотного розового цвета, со звездочками вдоль подошвы. Кеды всегда стоят на одном и том же месте, втиснутые между шкафом и стеной, будто их пытались спрятать. Хынсок вздыхает и идет на кухню пить чай.
Чайник щелкает, закипая, и за бульканьем почти не слышно мягких шагов. «Я постелила ему в гостевой, но он туда не идет», говорит Юнджу с порога, зевая в ладонь, и Хынсок думает, что принесло больше недовольства в ее голос — тот факт, что гостю неудобно, или что гость вообще есть.
— Там темно, — отвечает он, потом, подумав, добавляет — и очень тихо. Ему тяжело.
Юнджу кивает, будто понимает, что он имел в виду, но он знает, что это не так.
Он спит на диване в гостиной, самый неудобный диван в мире, по мнению Хынсока — он еще помнит те пару ночей, когда Юнджу решила, что роды — это самое ужасное, на что он ее обрек, и поэтому не достоин находиться с ней в одной кровати, а в гостевой спала няня. Он тогда не выдержал на нем и пару ночей, а Джиён спит тут уже неделю. Колени подтянуты к груди, он обнимает их тонкими руками, и Хынсок отстраненно думает, что пора бы переговорить с Хвансаббу и решить этот вопрос. Он вздыхает и идет в комнату за пледом, мягким и пушистым, подаренным кем-то из YG на день рождения Юджин, и несет его в гостиную к дивану. Накрывает спящего, заботливо обвернув ноги и садится в изголовье.
— Опять голову не мыл неделями, — шепчет Хынсок и все равно тянет ладонь в грязноватые пряди, отводит их от лица и легонько гладит по голове, думая, что с этим надо что-то делать
Джиён вздрагивает, как вздрагивают во сне собаки, и просыпается с рывком, порываясь куда-то бежать, но Хынсок аккуратно придавливает его голову назад, к дивану и коротко приказывает «Лежи». Джиён лежит, тихий и неподвижный, еще меньше, чем был до этого, и Хынсок смеется, вороша его волосы.
— Ну что ты как маленький. Боишься пустой квартиры.
Джиён молчит, разрешая Хынсоку придумывать оправдания за него, слишком уставший, чтобы делать это самому. Хынсок обхватывает Джиёна за плечи и притягивает ближе, уложив голову к себе на колени, и рассказывает, как сегодня Бом была поймана с кукурузой в туалете, как Тедди уже порезал музыки под три десятка песен и ему нужно, чтобы Джиён приехал и посмотрел, а Сынхён уже четвертый день не появляется в студии потому что количество фотошутов, которые он делает одновременно, приближается к полутора десяткам. Джиён тихонько сопит, угукая в нужные моменты, но Хынсоку, в общем-то, одинаково, он ждет того момента, когда дыхание у Джиёна выровняется и он уснет.
Юнджу просыпается посреди ночи из-за отсутствия привычного тепла под боком. Хынсока нет в кровати, и хотя она знает, где он, все равно встает проверить.
Он сидит в гостиной, сжавшись в углу дивана, голова неудобно закинута на спинку. Правая рука расслаблено лежит у Джиёна на плече, левой он держит его за руку, пальцы крепко сжаты даже во сне.
Иногда Юнджу кажется, что им приходится мириться с детьми от первого брака, которого у Хынсока никогда не было, да и слишком взрослые для детей эти парни, которые совсем немного младше нее. Они никогда не претендуют на большое внимание, похожие на больших и несчастных собак, преданно смотрящих на хозяина.
Она тихонько цокает языком, поправляет сбившееся одеяло и мстительно думает, что завтра у Хынсока будет адски болеть шея, и это послужит достаточным наказанием.
Перед сном она заходит на кухню выпить молока, и задумчиво думает, стоя перед холодильником, что нужно будет не забыть заказать мандаринов. Джиён любит мандарины.

@темы: character: g-dragon, fandom: bigbang, character: yang hyun suk

---

Все в порядке?

Название: Все в порядке?
Персонажи: Дэсон, Сухек
Рейтинг: G
Жанр: джен, драма (?)
Размер: мини

«Он все время улыбается» — это первое, что рассказал ему о Дэсоне Сынхён в один из винных вечеров, меланхолично вспоминая дни до дебюта. Не то чтобы Сухек не знал этого факта ранее — любой разговор о Дэсоне в итоге сводился к нему, даже если говорящие были слабо знакомы с творчеством группы BIGBANG в общем и Дэсоном в частности.

«Он все время улыбается» — это первое, что рассказал ему о Дэсоне Сынхён в один из винных вечеров, меланхолично вспоминая дни до дебюта. Не то чтобы Сухек не знал этого факта ранее — любой разговор о Дэсоне в итоге сводился к нему, даже если говорящие были слабо знакомы с творчеством группы BIGBANG в общем и Дэсоном в частности.
У них не так много сцен вместе, хотя, если на чистоту, то у них в принципе не так много сцен, даже на двоих. Дэсон приглашен в сериал из-за популярности, Сухек... Впрочем, ему все равно, зачем он приглашен, зато есть чем занять себя на несколько месяцев в перерывах между фотошутами.
Он снова начинает брать уроки фортепиано, и режиссер хвалит его за преданность общему делу. Сухек почтительно кланяется и улыбается. На самом деле это слабо связанно с преданностью, скорее он просто ненавидит руки пианиста, который будет играть вместо него.
Последние роли заставляют его с благодарностью вспомнить, с какой настойчивостью мать записывала его в детстве на бесконечные секции. Он приписывает ей пророческие способности — плаванье пригодилось для «Парня из Ипанемы», фортепиано — для «What’s up». Тем не менее это не изменяет того факта, что тогда он ненавидел своего учителя музыки, хотя, если честно, с трудом мог вспомнить, как тот выглядел. Единственное, что въелось в его память — это запах, тот самый запах старых людей, который заставлял его думать о смерти чуть чаще, чем ему хотелось бы, и по вечерам, рассматривая свое лицо и трогая пальцами гладкую кожу, он размышлял о том, что проще будет умереть, прежде чем его это коснется.
Так вот, возвращаясь к Дэсону. Он все время улыбается — так он слышал, и так представлял в своей голове в те редкие моменты, когда он в принципе задумывался о том, что ему нужно с ним играть. Но когда он натыкается на него в коридоре школы — тот сидит на подоконнике, в теплой куртке с меховым воротником, в ушах наушники и глаза закрыты — он не улыбается, и Сухек на секунду думает, что это кто-то другой.
Он подходит, стараясь ступать тихо, хотя Дэсон вряд ли услышит, даже если он будет стучать каблуками, и становится напротив. У Дэсона проблемная кожа пятнадцатилетнего подростка, большой нос и маленькие глаза. Слишком смуглый, чтобы Сухеку нравилось на него смотреть, но он все равно не может оторваться. Дэсон беззвучно шевелит губами, и Сухек невольно склоняет голову, пытаясь расслышать, что же играет у него в наушниках.
Дэсон открывает глаза, неожиданно для них обоих, отдергиваясь в испуге, ударяясь спиной о стекло. Окно жалобно звенит, а Дэсон тут же начинает улыбаться и Сухек отстраненно думает, что зубы у него кривые.
— А, хён. Меня зовут?
Сухек морщится — всего год разницы, а уже лишнее напоминание о том, что есть кто-то младше.
— Дэсон, я же говорил, можно без формальностей. К тому же если задуматься, то с профессиональной точки зрения...
Дэсон машет руками, перебивая, и спрыгивает с подоконника
— Хён, ну о чем ты говоришь. Так что, меня зовут?
— Нет, — Сухек думает несколько секунд, прежде чем спросить, — что ты слушал?
Улыбка на секунду гаснет, потом зажигается снова, Дэсон доверчиво протягивает наушник, и Сухек аккуратно берет его двумя пальцами.
— Это моё соло, хён. Для нового альбома. Ну, точнее, оно выйдет позже, но мы уже записали несколько версий.
Сухек вставляет наушник и кивает, успев пожалеть, что поинтересовался. Дружба с Чиёном и Сынхёном привела к тому, что он уже давно смог честно сказать им в лицо, что уважает то, что они делают, но это слишком далеко от его предпочтений. В случае с Дэсоном у него нет бонусов, которые дает дружба, и он готовится врать.
Музыка совсем простая, Сухек удивленно вскидывает бровь, уже готовясь спросить, с каких это пор Чиён пишет что-то подобное, как тут Дэсон в наушнике начинает петь. Сухек слушает, глядя на него в упор, Дэсон нервничает и отводит взгляд в пол. Когда музыка заканчивается и Сухек слегка дергает головой, позволяя наушнику выпасть, тот отмирает и частит, голос извиняющийся и тихий.
— Хён, это только демо, так что ты не суди строго, мы будем писать еще раз и...
Сухек взмахивает рукой, собираясь сказать «мне понравилось», хотя это удивляет даже его самого, но за спиной раздаются шаги и подошедший менеджер зовет их снимать совместную сцену.
Дэсон кричит на него, или, точнее, Хадес кричит на него, а Сухеку положено выглядеть ошеломленным и удивленным. Он так и выглядит, впрочем, но когда режиссер хвалит его за вхождение в роль, он отмахивается, и говорит, что это было легко, ведь роль писали под него.
Роль писали под него — так ему сказал агент, когда принес сценарий, и Сухек показательно зачитал вслух описание, сделав драматическую паузу на словах «музыкальный гений». Агент нервно улыбается, и замечает, что характер уж точно его, и Сухек соглашается.
Где-то в середине съемок он зовет всех к себе на ужин — приглашения распечатаны на черной плотной бумаге с серебряным тиснением, последней строкой указан дресскод — black&white, и Сухек слышит, как кто-то ехидно отпускает замечание по этому поводу. Его не особо волнует, что о нем подумают люди, желание сделать все красивым иногда перевешивает остальные потребности.
Дэсон приходит почти в самом конце, на нем черные джинсы и белая рубашка с черной полосой поперек груди. Сухек одобрительно кивает и делает жест рукой в сторону гостиной, задерживаясь, чтобы повесить его пальто, как гостеприимный хозяин. Со спины — цинично думает Сухек — со спины Дэсон выглядит потрясающе. Он оценивающе пробегается взглядом от макушки до пяток и спотыкается там, потому что на Дэсоне розовые носки с синими зверьками и Сухек не успевает разозлиться, удивленно понимая, что готов простить ему это.
В гостиной людно, тихо играет музыка — что-то из нового и малоизвестного. А еще там стоит рояль — главная причина, по которой он все это затеял.
Дэсон получает свой бокал вина и Сухек увлекает его в разговор о съемках и новом альбоме — достаточно конфиденциально, чтобы отпугивать всех желающих поучаствовать, и, в то же время, темы привычные и приевшиеся, Дэсон спокоен и не нервничает, поэтому Сухек выжидает совсем немного, прежде чем бросить небрежно:
— Дэсон, может, споешь нам что-то из последнего альбома?
Дэсон замирает посреди предложения, на лице дикая смесь неверия и улыбки, но он все еще пытается вырваться, поэтому смеется и неловко отшучивается, глядя Сухеку прямо в глаза:
— А, хён. Новый альбом BIGBANG должен быть неожиданностью, президент убьет меня, если узнает и свалит все на пятилетнее проклятье.
— Мы ему не расскажем, — мягко отвечает Сухек и смеется. Компания в комнате смеется тоже — нервно, переглядываясь между собой, и Сухек продолжает, уже зная, что выиграл, потому что вековые традиции и желание слушаться старших вбиты в Дэсона с глубокого детства. — Тут все свои, Дэсони, и все профессионалы. Не думаю, что кто-то будет глуп настолько, чтобы записать твою песню, так что, может быть, ты сделаешь нам всем небольшой подарок? Я согласен подыграть для тебя на рояле.
И Дэсон соглашается, Сухёк знал, что так и будет, но все равно чувствует себя победителем. Прикрыв глаза и положив пальцы на белые клавиши, он вызывает в памяти простую мелодию. Дэсон вступает, опоздав на долю секунды, поет чисто и очень старательно, гости восхищенно аплодируют, но Сухек чувствует разочарование и обиду. Излишне громко закрывает крышку, морщится и с извинениями выходит на балкон покурить. Воздух прохладный и свежий, такой, каким он бывает по ночам, Сухек вдыхает полной грудью и думает, что же пошло не так.
За спиной хлопает, открывшись и закрывшись, дверь, и он уже готов улыбаться, как понимает, что это Дэсон.
Тот морщится, и Сухек растерянно вспоминает, как Сынхён рассказывал, что Дэсон не любит сигаретный запах, поэтому они с Чиёном всегда курят втихаря. Он тушит сигарету и глупо машет руками, пока не ловит себя на бесполезности этого занятия и не останавливается.
Дэсон смеется — короткий, рваный смешок.
— Не стоит, хён, я в порядке.
Они стоят молча, и Сухек судорожно думает, что бы сказать. «Мне понравилось, как ты пел тогда, в наушниках в холодном коридоре, а сейчас я ничего не почувствовал»? Он обижен, по-глупому, как маленький, и от этого злится еще больше — причины нет, он ничего не знает о Дэсоне и где-то в этот момент пора бы подумать о том, что аутотюн и хорошая студия делает с голосом, как Дэсон рвет тишину
— В следующий раз попроси меня, когда никого не будет.
— Что? — глупо переспрашивает Сухек, и тут же мысленно бьет себя по затылку.
— Спеть, — простодушно отвечает Дэсон. — Когда никого не будет. Я не готов петь эту песню для людей, Чиён-хён велел мне тренироваться, потому что все равно придется, но я не готов.
— Я что, не человек? — переспрашивает Сухек и Дэсон — снова — смеется, откинув голову назад, и Сухек забывает подумать о кривых зубах и плохой коже, заворожено наблюдая, как напрягается и ходит под кожей кадык.
— Ты же друг, — простодушно заявляет Дэсон, отдышавшись. — Сынхён-хёна и Чиён-хёна. Перед тобой не страшно.
Сухек задумывается, прикусывая губу — глупая привычка, от которой он отучил себя уже год как, — и осматривается — маленькое пространство балкона, проблески фар машин далеко внизу, танцующие люди внутри комнаты — звук не выходит за пределы двери, поэтому все выглядит немного смешно, и говорит, не глядя на Дэсона
— Спой мне сейчас, пожалуйста.
Дэсон улыбается и поет, больше проговаривая, чем на самом деле выпевая ноты, а Сухек сидит на стуле, и чувствует, как по-глупому щиплет внутри носа, поэтому, когда Дэсон протягивает руку и начинает гладить его по спине медленными, круговыми движениями, он не говорит ни слова.
Ему очень легко играть восхищение позже, потому что ему не нужно притворяться, на самом деле.
Съемки стремительно заканчиваются, BIGBANG стреляют новым альбомом, Сухек приходит на концерт — его место в VIP зоне, и оттуда очень хорошо видно, какое у Дэсона лицо, когда он поет. Сухек отклоняет приглашения на вечеринку после, потому что не имеет ни малейшего желания встречаться с ним.
В начале июня он возвращается с затянувшихся съемок и опрокидывает бутылку вина, когда лениво просматривает заголовки новостей.
Он вытягивает телефон из кармана, думает несколько минут, прежде чем набрать номер, и быстро говорит сразу же, как только замолкают гудки
— Где ты? Я хочу приехать и сыграть для тебя.
Он не музыкальный гений, трогающий сердца людей. Но он очень хочет сыграть эту роль хорошо.

---

2nd drabble-war

Baby, good night
Джиди, Топ, джен

Они пьют у Куша дома, обстоятельно засев за это дело часа четыре назад. Джиён вспомнил, что не ел, где-то на втором, его голова реагирует очень замедленно. Он лежит на диване, трогая свесившейся рукой ворс на ковре, и ощущения такие яркие, что он жмурится от удовольствия.
Они все уже почти спят, когда Куш шумно подрывается с пола и выходит из комнаты, свалив лампу у двери, крича, что он сделал кое-что крутое, и они все умрут, если не услышат это прямо сейчас. Тедди пинает Сынхёна в бок, чтобы тот проснулся, и тот неловко дергает рукой, разлив на пол вино.
Музыка сырая и недоработанная, это очень слышно, но каждый из них уже очень давно в этом бизнесе, чтобы понять, что из нее получится что-то хорошее. Тедди кивает головой и пару раз протяжно говорит Nice. Куш улыбается – услышать это от Тедди это что-то вроде получить маленький Оскар. Джиёну тоже нравится, но сказать что-то ему тяжело. Глаза слипаются и он уже почти отчаливает прежде чем почувствовать как Сынхён троает его за плечо и глухо басит прямо в ухо "Good night, baby".
Джиён смеется, а Сынхён повторяет еще раз, в ритм, лицо у него делается такое сосредоточенное, что Джиён даже трезвеет немножко.
Они переглядываются – Сынхён сжимает пальцы в ритм и шевелит губами, проговаривая что-то, и Джиён тоже это чувствует. Он откидывает голову назад, извернувшись на диване, и кричит, заглушая музыку
- Хён, а что ты собирался с этим делать?
Куш высовывает голову в дверной проем из кухни, на лице пьяненькая довольная улыбка.
- Отдать вам, судя по всему?
Джиён улыбается, его радует, что люди вокруг него такие добрые и делают музыку. Сынхён тянет на него одеяло и говорит со смешком "Петь сам будешь". Джиён согласно вздыхает и проваливается в сон. В его голове всплывают слова и ритмы, густой голос Сынхёна и то, как он наложит на него свой.

---

YG Family
POV Табло, Джиди, Топ, Тэян, пост-скандал с марихуаной

- В воспитательных целях, - смеется Тэян, и хлопает его по плечу. - Нет, серьезно, хён, заходи, когда будет время. Студия находится там же, только на третьем этаже. Тедди будет рад поделиться опытом.
Табло не уверен, что хочет пересекаться с кем-то, кроме Тэяна и молчаливого звукача, но он здесь на ближайшие четыре года, поэтому он кивает и едет этажом выше, параллельно сбрасывая водителю смс, что задержится еще на пол часа.
Он входит без стука - не имеет смысла, если там кто-то работает, и тут же жалеет об этом, потому что никакого Тедди внутри нет, зато ему на встречу с вежливым поклоном поднимается Сынхён. Человек, сидящий к нему спиной оборачивается и тоже встает. Табло с трудом давит в себе желание развернутся и уйти, и жмет протянутые руки.
Бигбенг представляется ему эдаким отрядом солдат в джунглях, несущим массовые потери, и если учитывать последние новости, им только что подстрелили капитана. Капитан сидит на стуле, повернув его спинкой вперед, худой, с выбритой макушкой, слабо похожий на человека, которым Табло его помнил - выбеленные волосы и замершее лицо.
- Тедди подойдет через пару минут, - догадливо говорит Сынхён, и кивает в сторону кресла. - Он вышел за кофе.
Табло бормочет "Спасибо" и садится. Рассматривать студию без хозяина кажется не вежливым, по крайней мере, ему бы подобное точно не понравилось, поэтому он просто ждет, невольно слушая, как они собирают сет-лист для фестиваля.
- Может споёте что-то вместе, из нашего? Время еще есть, попробуем нарезать какой-нибудь мэшап.
- Не дури, - ровно отвечает Сынхён. - А то отдадим твои партии Сынри. Кстати, где он?
- Поехал к Дэсону. Суббота же.
Дверь снова открывается, Табло облегченно вздыхает и встает, оборачиваясь, и тут же садится обратно, потому что это Тэян.
- О, хён, ты зашел, - улыбается он, глаза-щелочки улыбаются тоже. – Тедди уже идет, задержался у девочек на репетиции.
Тэян перегибается через Джиёна, читая сет-лист и повторяет Сынхёново «Джиён, не дури» усталым тоном, положив руку тому на плечо.– Какой мэшап, глянь на хёна, он же рад, что ему не нужно будет танцевать. Сынхён кивает со смешком, и встает, стягивая сумку с дивана.
- Джиён, вернемся, сядем за шестой трек, я хочу, чтобы ты посмотрел.
Он жмет ему руку, а потом просто молча держит её. Джиён какой-то маленький и худой, рука Тэяа все еще лежит у него на плече, и, кажется, он развалится, если они отпустят.
Для Табло это слишком, он встает и, почему-то, пятится к двери, пропуская момент, когда дверь открывается во второй раз. Он оборачивается, чтобы столкнутся лицом к лицу с Тедди.
- YG Family-family-family, - нараспев произносит тот и протягивает ладонь для рукопожатия. - Добро пожаловать в семью.

---

Автотест
Джиди, Топ, джен

- Не спрашивай. Я тоже не понимаю зачем, но так каждый раз, хён!
- Автотест* - это традиция.
- Джиён, она перестала иметь смысл с того момента, как твоя музыкальная установка стала стоить больше чем сама машина, - устало говорит Тедди, но Джиён уже стоит в дверях, наматывая шарф.
- Я купил паршивый проигрыватель. И я хочу нормальный кофе, от здешнего меня тянет блевать.
Этот аргумент Сынхён понимает, тяжело поднимаясь из-за стола и выливая последнюю чашку в цветочный горшок. Джиён хмыкает, но ничего не говорит – он сам сделал подобное минут 20 назад.
Они зовут с собой Тедди («Давай мы подвезем тебя домой?»), но тот уже лежит ничком на диване, обхватив рукой валик.
- Не имеет смысла. Наверняка вам что-то не понравится, и вы вернетесь переделывать, - невнятно говорит он и тихо добавляет по-английски, - motherfuckers.
- Все равно ты тут фактически живешь, - оправдывается Сынхён, вытягивая из-под ноги Тедди сумку. – Мы привезем тебе что-нибудь.
Проигрыватель действительно паршивый. Сынхён смеется, и говорит, что тот стоит явно меньше, чем их будущий альбом и это похоже на правду.
Когда они добираются до Старбакса, альбом заходит на второй круг. Если по честному, то Джиён почти не слушал – его уже тошнит от собственной музыки, она и так играет в его голове без перерыва. Он заказывает кофе - парень за стойкой настолько сонный, что вряд ли бы обратил внимание даже на выступление BIGBANG в полном составе, так что все проходит спокойно.
Им нужно проветриться, поэтому Джиён выезжает к набережной. Перегнувшись через сидение, нащелкивает в проигрывателе пятый трэк. В душе он гордится этой песней больше всего, но никогда не скажет. Сынхён спит, привалившись головой к стеклу, пустой стакан из Старбакса выпал из разжавшейся руки на пол. Лицо бледное, с темными кругами под глазами, волосы грязные и прилипшие ко лбу. Джиён ловит свое отражение в зеркале - он выглядит не лучше. Он знает, что это стоит того, у них получилось, но все равно морщится, когда Сынхён вздрагивает и стонет во сне, нахмурив брови. Джиён протягивает руку и трясет того за плечо, но тот уже проснулся сам, зрачки расширенные от ужаса. Он смотрит на Джиёна, выравнивая дыхание, и говорит, нервно потирая шею:
- Мне приснилось, что Тедди запорол все дорожки, и нам придется писаться заново.
Они взрываются истеричным смехом одновременно.
Проигрыватель делает паузу и заходит на еще один круг.

*Автотест - проверка записанных треков на динамиках не столь профессиональных, как студийные (например, на проигрывателе в машине) чтобы услышать, как будет звучать альбом при ухудшении качества воспроизведения.